A vegetable bed in the gallery. Audience were planting radishes and watering them during the exhibition.
Our fist summer in the project ended up with the exhibition “Дача – это тело” in the Museum of Artistic Exploration of the Arctic and held by the Center for Social Innovations: CSI Arkhangelsk. It started on August,20th and due to the increasing interest of audience were several times prolonged up to October,2nd.
Audio installation in a well ring “sounds of the man-powered ferry that goes to Varjakka Island. A dacha’s number of Dmirii Melnikov.
That was a story of us coming up with the idea of organizing an exhibition. Since our project is focused on community-based research we couldn’t plan or expect what kind of art we may create and what may become a result of this journey. Thus, starting with anything that inspires us every time we stay in Kalinushki we tried various things: organizing our dacha’s space, digging the soil, planting bushes and veggies for the first time in our lives, meeting our neighbors, dancing by fences/well rings/constructions, taking pictures of dachas and interviewing villagers. And all these along with our theoretical and philosophical discussions about the terms “community-based” and “site-specific art” which can hardly be literally translated in Russian.
From the very first summer we could feel the scale of our potential research. And in a way being immersed in the processing you may lose your focus and keep switching from one surface to another without going deeper into the subject. So we decided to set some kind of a deadline: an event to present our work-in-progress by the end of Summer 2021.
While walking around Kalinuska (reminder: there are 1139 dachas in total) we payed attention to the plates with number of every dacha house on it. There is such an amazing viraity of them! And definitely each of them itself is a piece of art: one is hand painted, another is printed, the third one is curved from a wood etc. It was curious to know the story behind each of the plate: how old is it, who made it, why a certain material was chosen.. More than 50 of the number plates were given by villagers to our exhibition and they became a core of it! When we installed them in a white-box gallery each of them became such a strong object. Audience could imagine what king of building this dacha could have, what kind of people would live there, what to they like to do on dacha, what are they planting there? It was also an exciting process of collecting these plates! Who would say yes or no to our idea and who would remove one’s plate to bring it to the gallery. A lot of communicating with people and introducing of our project and us as artists and same villagers. We hope that next two summers in the project will inspire local community to interact with us more and to be more engaged in a creative process so that we could actually feel the vibes of true “community-based art”!
Besides the number’ plates our exhibition included: – site-specific dance videos by Elena Gutkina – audio installation “well-portal to Varjakka” with the sounds of the man-powered ferry that goes to Varjakka Island by John Collingswood – dance videos by Tanja Roman: “Directions”, “Solo at the house basement”, “Cultivating Energy (Women of Varjakka)” – qigong – zine “Kalinushka’s numbers” by Elena Gutkina – newspaper with artist’s interviews by Elena (Lola) Vlasenko and much more.
Videos by Tanja Raman
The exhibition was opened with dance-performance by Dmitrii Melnikov and Susanna Voiushina accompanied by audio interview where they discuss corporal consciousness during gardening.
Our collective exhibition raised a lot of interest among the audience, both younger and older generations and the head of the Museums Union of Arkhangelsk.
Таня Роман и Джон Коллингсвуд на фоне острова Варьякка в окрестностях финского Оулу. Фото: Лёля Власенко
Проект “Дача — это тело” завершает серию публикаций интервью с художниками, его воплощающими, по итогам этого — первого для проекта — лета. Сусанна Воюшина, Елена Гуткина, Дмитрий Мельников, Таня Роман, Джон Коллингсвуд и Лёля Власенко исследовали и объединяли пространства Варьякки в окрестностях Оулу на севере Финляндии и Калинушки, расположенной под Архангельском. Они делали это с помощью современного искусства, технологий и традиционного садоводства. Лёля Власенко журналист и автор из Москвы, работающая в Оулу, — поговорила с остальными участниками проекта о том, как именно работает эта комбинация.
Это интервью взято в Варьякке. Там живут танцовщица и хореограф Таня Роман, родившаяся и выросшая на севере Финляндии, и художник и диджей Джон Колингсвуд, который родился и учился в Уэйльсе, — художественные руководители исследования “Дача — это тело”.
Примерно пятнадцать лет назад Таня и Джон познакомились в Англии, а потом, спустя, годы, переехали под Оулу и вдохновились грустной и насыщенной историей Варьякки. Сто лет назад здесь была одна из самых крупных лесопилок в Европе, привлекающая рабочих из Швеции, Финляндии и России, и жизнь в целом била ключом. Потом, после биржевого краха 1929-го года, лесопилку закрыли, рабочие разъехались, а сама Варьякка наполнялась духом забвения. Его и принялись разбивать Таня Роман и Джон Коллингсвуд с помощью современного искусства и общественного сада — и продолжили в рамках проекта «Дача — это тело».
Таня Роман поливает цветы в общественном саду Варьякки весной 2021 года. Сад расположен в бывших фундаментах домов рабочих местной лесопилки, прекратившей существование век назад. Фото: Лёля Власенко
Что было самым сложным на этом пути?
(Оба смеются)
Таня: Это развивающийся проект, и конца края тому, над чем мы работаем и хотим работать, нет. Главное — мы стараемся физически привлечь людей к участию в культурных событиях. Мы видим результат: люди приходят. Однако хочется, чтобы приходили еще больше. Особенно те, кто не привык в принципе участвовать в культурных мероприятиях…
Меня вдохновляет то, что происходит в рамках проекта “Дача — это тело” в России. Казалось бы, даже слова подходящего нет, чтобы описать то, что мы в искусстве и танце называем “community-based”. Сейчас мы ищем способы — и слова, — чтобы их описать и вовлечь людей в процесс сотворчества. Ощущения от этого восхитительные.
Самые близкие понятия к тому, что в мире западного искусства называется “community-based” и «site-specific» — это предметно-ориентированное или средовое искусство. Ни там, ни там нет слова “сообщество”.
Таня: Да, в такой терминологии не хватает людей. В особенности из-за этого так вдохновляет то, что происходит сейчас в Калинушке — попытка выстроить глубокую связь с живущими там людьми. Мы делаем нечто новое, нащупываем и исследуем его, и название к этому подыскиваем — я и не ожидала, что столько потрясающих впечатлений принесет наш проект.
Джон: Может быть, это прозвучит скучно, но я тут во всем согласен с Таней. Самое сложное — выстроить связь с местными жителями. Потрясающе выглядят усилия художников в России — как они переориентируют свой опыт и развивают его в новые практики взаимодействия с людьми. И как они чувствовали и интерпретировали замысел проекта — не так это просто, пробовать понять, как превращать людей вокруг в сотворцов… Видеть, как не(до)понимание превращается в четкое осознание и планирование — отдельная благодать.
Таня: Это все укладывается в логику старых рассуждений о капитализме: люди так привыкли ориентироваться на то, что их, а что не их, — и размывать эту границу столь непросто. Один из инструментов тут — непривычное действие: танец в саду, к примеру. Такой бесценный этот выход за рамки общепринятого! Так, в начале лета я танцевала в саду одна, а в конце — уже в окружении многих людей, живущих в этой местности, которые присоединились по моему приглашению…
Одна из важных составляющих проекта — время и его (пере)осмысление. Проект долгоиграющий и включает в себя садоводство, которое связано с ожиданием, надеждой, путешествиями из прошлого в будущее и обратно: что ты сделал, чтобы проросли семена, что ты хочешь увидеть на клумбе… Каковы ваши отношения со временем в целом и временем, которого требуют перемены в (со)обществе?
Таня: Я ощущаю, что время вовсе не линейно — огромное количество людей в нашем обществе ощущают обратное и чувствуют, что должны под него подстраиваться, точнее, встраиваться в общепринятый график. Безусловно, рост растений перекликается с тем, что всходит в обществе, когда в него брошены семена искусства.
Джон: Этот проект — очень необычный, если говорить о времени. Длится он три лета — три раза по три месяца интенсивной работы на локации и особенно в саду. Это, в свою очередь, дает ощущение цикличности. Цикличности и закольцованности. Виток этого лета был насыщенным, полным исследования, планирования и обсуждений. Много нового случится на следующем.
Таня Роман и Джон Коллингсвуд на острове Варьякка, где сто лет находилась крупнейшая в северной Европе лесопилке, а сейчас проходят ежегодные художественные резиденции. Фото: Лёля Власенко
Таня: Искусство, созданное в определенном пространстве совместно с его обитателями и для них, — сродни садоводству: очень много времени занимает ожидание того, когда результат, наконец, будет, виден. Но появляется первый росток — и вот уже события сменяют одно другое, их видят и о них слышат всё: происходит живая жизнь. Но сначала надо ждать. А прежде — удобрять почву и сеять.
Вы использовали разные методы, чтобы соединить пространство Варьякки и Калинушки — что было особенно непросто, потому что первое лето проекта больше посвящено исследованию и планированию, чем созданию предметов искусства и организации культурных событий. Какие инструменты — будь то хореография и танец, садоводство, аудиоинсталляции, которые вы использовали этим летом, — показали себя эффективными, чего, наоборот, не хватило?
Таня: Мы ко всем этим инструментам, конечно, обращались, но главным образом концентрировались на каких-то основополагающих принципах поддержки друг друга. Мы старались помочь нашим коллегам в России понять суть проекта и усилить её реализацию, укрепляя нашу невидимую связь, которая в итоге меняет и Варьякку, и Калинушку. Так что самый главный наш инструмент — попытка достичь понимания, укрепить веру в себя и друг друга и друг другу помочь. Иногда главный инструмент для того, чтобы дело продвигалось, — это просто сказать: «Отлично! Здорово у тебя получается!»
Джон: Разговор, действительно, один из главных «инструментов», которые мы использовали, — например, чтобы друг друга вдохновить. Мы делились и продолжим еще больше делиться историями, которые мы слышим и проживаем, и опытом. Одним из важнейших наших соединений был блог, и он будет развиваться…
Таня: Ещё мы старались привнести в пространства друг друга чувственные элементы. Запах, вкус. Например, мы посадили свёклу и будем варить русский борщ. А команда в Калинушках вырастила салат и будет делать классический финский салат. Вкус даёт ощущение присутствия. Лично побывать в Калинушке мне тоже, безусловно, хотелось бы. Но пока побываю там, в частности, с помощью своих вкусовых ощущений. Также мы используем технологии, чтобы связывать наши два пространства, но это — отдельная большая тема…
Одиноко ли вам при таком подходе к созданию искусства? Или он — в особенности из-за ограничений, которые привнес в реальность Коронавирус, — обречен завоевывать все большую популярность? Такая экологичная эволюция создания искусства…
Таня: В каждой стране по-разному. В Финляндии, к примеру, этот процесс — создание искусства в конкретном месте вместе с его обитателями — развивается довольно активно, но ещё не так распространен, как, скажем, в Великобритании. Сложно сравнивать — ведь везде свой контекст.
Надеюсь, Коронавирус действительно играет на пользу более широкого распространения такой формы искусства. Работа на природе и снаружи «традиционных» помещений вроде музеев из-за вируса не могла не вдохновить на эксперименты. Художники — и вообще все — просто вынуждены искать новые способы творчества.
Пусть ситуация с Коронавирусом налаживается, и мы сталкиваемся всё с меньшим количеством ограничений. Люди, надеюсь, прошли точку невозврата, когда очевидной и неизбежной стала необходимость выйти за грани привычного.
Джон: Уже несколько лет как наша миссия — найти такие способы международного сотрудничества, которые бы не предполагали путешествий. Мир из-за эпидемии был вынужден искать такие же. В итоге люди теперь чувствуют себя более комфортно, когда сотрудничают через созданные для этого сети и инструменты — без необходимости находиться всем в одной комнате.
Таня: Это совершенно созвучно нашей миссии — и лично я чувствую, как Коронавирус поубавил саму потребность путешествовать. Я могу путешествовать по-другому теперь, и надеюсь, что многие тоже — в этом есть много заботы об окружающей среде.
Таня Роман и Джон Коллингсвуд на кабельном пароме доставляют посетителей и художников на остров Варьякка. Фото: Лёля Власенко
Как такой подход повлиял на ваш личный опыт сотворения объектов искусства?
Таня: Мы живем в самой Варьякке, и в каком-то смысле это накладывает ограничения. Я выросла в среде, в которой мне постоянно напоминали о том, что могут подумать окружающие. Тсс, говорили мне, не делай того, что хочешь, чтобы не подумали чего. Такой опыт — и не знаю уж, многие ли под этим подпишутся, но многие деревенские жители Финляндии точно будут солидарны, — предполагает преодоление. Чувствуется потребность пересилить это наследие страха о том, что подумают другие, — например, когда танцуешь в саду, где принято заниматься садоводчеством.
Общественные сады Варьякки совершенно открыты постороннему наблюдателю, и там тебя могут видеть люди, которым знакомо твое лицо, но которые не знают тебя как танцора, как художника. Проект «Дача — это тело» вдохновлял меня на то, чтобы справиться с этим осознанием. Другой источник вдохновения пребывал в надежде на то, что и наблюдатели иначе посмотрят на это место — и другие места тоже, даже если современное искусство им, в общем-то, не близко. Любопытно, как они переосмыслят эти пространства, наблюдая там художественную активность, — пусть даже слова, её описывающие, найдутся не сразу…
Во многом вся эта история — про расширение границ. Моей и людей, что живут вокруг меня в этой деревне. И я надеюсь, нам удастся так хорошенько раздвинуть эти границы, что люди начнут использовать эти пространства неожиданным образом — а не просто наблюдать за экспериментами художников.
Модель дачи танцовщика Дмитрия Мельникова (впоследствии Джон Коллингсвуд сделал из нее аудиоинсталляцию в общественном саду Варьякки) и надпись “Варьякка” в стиле знака на въезде в Калинушку под Архангельском. Фото: Лёля Власенко
Джон: Свобода, которую несёт проект, позволила мне расширить свой опыт создания арт-объектов, освоить новые методы их изготовления. Впервые в жизни, к примеру, я стал использовать деревянные объекты, созданные при смягчении дерева под паром или вымачивании (мебель, которую так изготавливают, называют венской). Было очень непросто — не сравнить с тем, что приходилось решать, работая на сцене и для сцены, с электричеством и проекциями. Сам акт создания чего-либо стал более физическим что ли. Надеюсь, так будет и дальше.
Таня: Мне нравится творить в определённом месте, вдохновляясь им и вдохновляя его обитателей к сотворчеству. Но что-то есть особенное в том, что это место совпадает с твоим местом жительства. Возникает, например, такой вопрос: считают ли меня городской сумасшедшей или деревенской дурочкой, или это ещё впереди (смеётся)?
Танцовщики Дмитрий Мельников, Сусанна Воюшина и режиссер Елена Гуткина. Размытое дождем объявление на заборе в Калинушке о том, что команда проекта “Дача — это тело” собирает дачные номера для выставки в Архангельске. Фото: Елена Гуткина
Проект “Дача — это тело” продолжает публиковать интервью с художниками, его воплощающими, в честь завершения своего первого лета. Оно прошло в Варьякке в окрестностях Оулу на севере Финляндии и Калинушке в окрестностях Архангельска на севере России. Эти два пространства исследовали и соединяли с помощью современного искусства, технологий и традиционного садоводства художники Сусанна Воюшина, Дмитрий Мельников, Елена Гуткина, Таня Роман, Джон Коллингсвуд и журналист Лёля Власенко, которая и поговорила с ними о промежуточных итогах проекта.
Елена Гуткина — режиссер, живущая в Москве. Перед тем как снимать кино, Елена работала журналистом в различных российских и международных изданиях и на радио. В рамках проекта “Дача — это тело” Елена провела все лето в Архангельске и Калинушке, исследуя тело, танец, их свободу и пространство, диктующее непривычную — или отрицающее привычную — хореографию.
Елена Гуткина пробует морошку впервые. Фото: Дмитрий Мельников
Когда и как вы решили снимать кино?
Я связываю этот момент с поездкой в Индию, куда я ездила в командировку на духовные учения Далай-ламы в 2010 году. Помню, что в Дарамсале я заболела, у меня была температура, но у меня была какая-то слепая убежденность, что я отсюда не уеду, пока не возьму интервью у Далай-ламы. Я даже поменяла билеты на самолет. Не знаю, но мне несказанно повезло с ним встретиться. Фотография встречи с Далай-ламой очень долго стояла на полке в квартире бабушки и дедушки. С нежностью этот момент вспоминаю. Сейчас их уже нет, они ушли не так давно. А где теперь эта карточка — даже не знаю.
Когда я вернулась в Москву, я свалилась наконец с температурой, и кажется, во время болезни мне остро захотелось снять плавающую клубнику в компоте. Я купила ручную камеру и стала ездить после работы на Воробьевы горы снимать темными вечерами свои маленькие пробы.
Было ли ощущение, что образы, их видеозапечатление сильнее слов? Чего такого не хватает словам, — книгам, статьям — что может дать кино?
Я ничего не думала про образы и видеозапечатление. Это было похоже на инстинкт, на импульс. Мне нужно это снять, и мне нужна камера. Я даже до конца не понимала что снимаю. Шла за изображением и ощущением. Когда ты снимаешь, ты не думаешь, и в этом благодать сьемочного процесса. Только потом начинаешь связывать одни ниточки с другими, и то далеко не все удается связать, не все удается разглядеть, конечно, до конца понять, что-то уяснить в том, как камера снимает и что и как ей удается снять, а что — нет.
Поэтому ли вы предпочли кино журналистике?
Потом еще пару лет я оставалась в журналистике, ходила по 31-м числам месяца снимать марши несогласных, мне очень нравилось видеть и слышать тех, кто хотел что-то менять в стране, быть с ними рядом, я заряжалась, но потом что-то изменилось, теперь я не люблю находиться в толпе. В какой-то момент кино забрало, притянуло к себе, я поступила в мастерскую к Артуру Аристакисяну в Московскую школу нового кино, и эта встреча стала поворотной.
Ваш фильм “Волк и семеро козлят” — самый известный широкой публике — чуткая и чувственная история про отца и сына с особенностями развития. Сын заточен в своем теле — и в своем доме, одинаково не позволяющих ему выражать себя, одинаково наполненными безрадостными ритуалами. Что было самое важное для вас в этом исследовании связи тела и дома и в целом в работе над этим фильмом?
Постер фильма Елены Гуткиной и Генриха Игнатова “Волк и семеро козлят”
С момента знакомства с героем мне захотелось снять его пластику, меня интересовало все, что он делает: как встает с кровати и как лежит, как ест и как не ест, как ходит и как останавливается, как говорит и как слушает или молчит. Камера наблюдает за тем, как он двигается, внутри и снаружи. Мне было важно зафиксировать все его микро- и макро- движения. Потом на месте мы уже решали с Генрихом Игнатовым (соавтором картины), каким образом эту задачу решить, чтоб герой имел возможность войти в кадр (и выйти тоже).
Фильм снят в манере, которую можно было бы назвать импрессионисткой. Казалось бы, мы видим кусочек тела или ложку, кружающуюся в чае, и пальцы, одни только пальцы, ее держащие, дают почувствовать боль всего тела, всю его историю. Как вы нашли этот художественный метод съемки, что было самое сложное и самое любимое во время съемок?
Дом, в котором живут герои, по сути, состоит из двух комнат – кухни и спальни. Камера утыкается либо в кровать, либо в стол и фиксирует все, что происходит вокруг этих двух объектов. Самое любимое – это пребывать в пространстве фильма, самое сложное, наверное, — как быть со всем тем, что мешает случаться фильму.
Отсутствие границ, нераздельность, единство, постмодернисткий поток сознания, переплетающийся с внешними событиями, мысль как действие — все это свойственно духу современного искусства танца, а также философии буддизма и индуизма. Вы один из немногих журналистов, которому удалось поговорить с Далай Ламой. Помните, о чем он вам сказал? Как эта встреча повлияла на вашу жизнь?
Сейчас пытаюсь вспомнить о чем мы с ним говорили. Интервью было довольно формальное, но почему-то всплывает фраза, привожу не дословно, но что-то вроде — все думают, что я чертик или дьяволенок, ха-ха-ха (и его долгий смех)…
Елена Гуткина. Фото: личный архив
Что для вас дача? Что вы мечтаете исследовать в проекте?
Мне не очень нравится слово «дача», мне больше по душе “деревня”, тем более что Россия – это больше про деревни. Но и дача, и деревня – это про землю, про кусок земли, где ты можешь посадить дерево или кустик ежевики, и каждый год приезжать и проверять, выжило оно или нет. В этой проверке дачников или деревенских жителей очень много чувства, которое очень многое дает – смотреть по весне, проросло зерно, что ты посадил, приняла его земля, или нет, и сокрушаться, – почему нет, хотя ты все сделал, казалось бы, как следовало.
В нашем проекте мне было бы интересно исследовать внутренние движения, движения неявные, скрытые в теле, возможно, для этого нужно будет подойти к нему немного ближе чем обычно.
Видео, которыми вы делились во время первого лета проекта, отличаются от привычных способов запечатления перформанса: вы играете с фокусом, с границами видимого, “героем” становится то все тело, то одни только пальцы… Такая съемка передает многое из того, что нельзя с языка тела перевести на язык слов. Что было самым сложным в съемках танца?
Сложным, наверное, было не двигаться, стоять неподвижно за камерой. Сайт-специфичное искусство оказалось мне очень близко. Порой мне хотелось самой попробовать импровизацию в выбранном пространстве.
Когда мы выходили “в поле”, никто не знал, что будет снято, все происходило спонтанно. Иногда получалось так, что ребята не были довольны собой, а я была в восторге от съемки, иногда – наоборот. Танец случался, а камера его не брала. Может быть, позволить этому быть и было самым сложным.
Одна из главных идей проекта — и современного танца — это импровизация.Неоднократно в дачном пространстве — и в студии, вдохновленные им, — импровизировали участники проекта танцовщики Дмитрий Мельников и Сусанна Воюшина. Вы не просто фиксировали их движения, но сами фактически участвовали в контактной импровизации. Как это влияло на сам подход запечатления танца и на ваши личные движения? Ощущалили вы, что ваши движения с камерой — тоже танец?
Нет, тут хитрее. Если ты двигаешься вместе с камерой, ты танца не увидишь, тела конечно, будут двигаться, но танец так можно и пропустить. Чтобы увидеть, нужно не двигаться. Замереть. Как на дискотеке в детстве, стоять в сторонке и смотреть во все глаза на того, кто тебе нравится.
Преодоление заборов-границ — внутренних и внешних, — было одной из главных задач проекта “Дача — это тело”. Какие заборы были самыми высокими, и как удавалось сквозь них прорваться?
Не скажу, что высокий забор меня может остановить, но я не настаиваю. Надеюсь, что я уважаю границы другого, потому что сама интроверт и очень хорошо понимаю желание не сближаться. Меня не обидит, если кто-то меня не пустит в дом или косо на меня посмотрит. Это право каждого. Может, я и пообижаюсь, а потом меня отпустит.
Не думаю, что нужно сквозь них прорываться, потому что там где есть чему быть, там заборов нет, там все легко, и чаем напоют, и баранками угостят. Правда, у меня очень плохая память, я легко все забываю, поэтому снова могу постучаться в двери замка синей бороды, но это уже другая история. Ходить с вывернутыми карманами – любимая практика.
Все лето вы провели в Архангельске и его окрестностях, где ночи белые. Как это влияло на процесс съемок и ваше видение проекта, скучали ли вы по тьме, по привычной ночи?
Да. Я даже не могла представить насколько испытание светом может быть непростым. Я очень соскучилась по ночи. Когда стали зажигаться фонари, я наконец успокоилась. Давно забытое чувство. Я собиралась снимать в режимное время, и белые ночи дают этот зазор – момент перехода, когда свет такой хрупкий, но это время не всем могло быть удобно.
Десятки фотографий, где вы запечатлели детали дачного пространства Калинушки, представлены на выставке в Галерее Центра социальных инноваций Архангельска, посвященной первому лету проекта «Дача — это тело», в том числе в форме зина. Как родилась эта идея — и что может передать фотография, чего не может видео, по вашим ощущениям?
Я бы сказала, что видео в принципе может, а фотография – нет, точнее она может по-другому. У видео есть ножки, оно может убегать. У фотографии же есть эта природная способность замирать, смотреть во все глаза и вмещать. Может быть поэтому я снимаю, как фотографирую – статично.
Зин с фотографиями Елены Гуткиной, Дмитрия Мельникова и Сусанны Воюшиной на выставке “Дача – это тело” в Галерее Центра социальных инноваций Архангельска
Вообще я страшно рада, что у нас получилось довести до ума зин с номерами в форме отрывного календаря. Всего в нем 365 фотографий. На первом этапе я думала, что он будет про номера, позже я все яснее стала понимать, что он – про контекст, что попало в кадр, какой кусочек дерева, листика, кукла на подоконнике, пугало, окно или дверь, провода, узоры.
Мне кажется, он должен понравиться тем, кто любуется ровно лежащими дровами в поленнице или… очень не понравиться (смеется). Сами дачные номера меня вдохновили на разные важные размышления, но ими, возможно, я поделюсь в отдельном тексте…
Дмитрий Мелников во время импровизации. Фото: Елена Гуткина
Проект “Дача — это тело” продолжает публиковать серию интервью с художниками по итогам этого — первого для проекта — лета. Сусанна Воюшина, Елена Гуткина, Дмитрий Мельников, Таня Роман, Джон Коллингсвуд и Лёля Власенко исследовали и объединяли пространства Варьякки в окрестностях Оулу на севере Финляндии и Калинушки, расположенной под Архангельском. Делали они это, в частности, с помощью современного искусства и технологий и традиционного садоводства.
Порталом в Варьякку послужила дача хореографа, педагога и танцовщика Дмитрия Мельникова. О том, как дача превращалась в галерею и сцену, Дмитрий Мельников рассуждает в интервью Лёле Власенко.
Все лето вы ломали границы — между Варьяккой и Калинушкой, между искусством и бытом, между художниками и дачниками. Что было самое сложное, а что самое приятное в этом процессе?
Сложным был стресс, который вдруг возникал в коммуникации внутри нашего маленького сообщества — между мной, Сусанной и Еленой. Я спокойный и бесконфликтный человек, и ощущаю стресс при малейшем напряжении — а именно стресс приносило порой нашей команде интенсивное общение с людьми в Калинушках: реакция людей на нас абсолютно разная. Я всё пропускаю через себя, не умею блокировать впечатления. Любой негативный вопрос или ответ сказывается на мне сильно: мне сразу кажется, что все очень плохо и страшно…
В целом же всё очень здорово (смеется). Недавно возил маму на дачу, мы сидели и болтали: представь, сказал я ей, что я впервые по-настоящему нахожусь на даче за все десять лет с момента её приобретения… Радостно также видеть как откликаются соседи. Они приходят буквально каждый день и спрашивают как продвигается проект, советуют и проявляют добрые чувства — не просто «здравствуй». А если я вдруг работаю на участке без Елены и Сусанны, обеспокоенно спрашивают: «А девочки-то где?»
Как отличаются ваши ощущения, диктующие движения в танце и импровизации, на сцене и в дачном пространстве, танцуете ли вы на одной из тропинок меж участков, в строящемся доме или возле забора? Где больше свободы — на сцене без декораций или на даче, где каждый предмет становится частью декораций?
Это очень классное влияние. У меня появилось больше свободы, и это помогло мне снять какие-то замки внутри себя. Мы обсуждали это в начале проекта: я чувствовал, что мне сложнее входить в это пространство: это моя дача, вокруг знающие меня соседи, которые подходят и спрашивают, что же я такое делаю. И я не могу не реагировать — я должен отвечать.
Дмитрий Мельников. Фото: личный архив
Что касается движений — я так же, как и Сусанна, подпитывался оттого, что есть вокруг, и это вдохновляло. На даче другое ощущение ветра, другое ощущение предметов. Когда ты на сцене — на тебя смотрят. На даче ты радуешься совсем другим глазам. Такие «глаза» — это окошки окрестных домов, заборы вдалеке… И ты понимаешь, что своим движением ты производишь совершенно особенное впечатление — может быть, радостное, а может быть, негативное… Удивительно, что этот контраст позволял мне быстрее включиться в процесс и начать им наслаждаться — ведь импровизация порой предполагает довольно долгий «вход», нужно время, чтобы освободиться. На даче я будто был сразу освобожден…
Одно из главных событий на вашей даче в Калинушках этим летом — строительство колодца. Это мощный символ: и связь с землей и её ресурсами, и оазис, в котором есть доступ к самому простому и одновременно самому роскошному напитку на свете, к воде; и аллюзия к колодцу желаний… Именно колодец вдохновил вас на одну из инсталляций для выставки в галерее Центра социальных инноваций в Архангельске. Как повлияло на творческий процесс строительство колодца на вашей даче?
Сначала я очень много читал про колодцы и про то, как их делают. Я не сам его делал, приходили специалисты. Колодец был также одним из мощнейших источников притяжения для соседей: они приходили интересоваться тем, как продвигается процесс, сколько набежало воды, какого она качества, отдал ли я воду на проверку, и готов ли я со временем её продавать…
Когда рабочие стали копать яму, возникала радость: насколько же эта яма ровная! Я думал, что рыть будет какая-нибудь машина, а всё это делали люди. Три мужчины копали и копали, и их автоматизм был столь же идеальным, сколь и выкопанный ими круг. Мы любовались им, когда он только появился. А на следующий день яма была глубиной в пять метров. Пять!
Дмитрий Мельников во время импровизации на крыше. Фото: Елена Гуткина
В этом процессе использовалась потрясающая конструкция в виде треноги: туда цепляется ведро, чтобы доставать глину, а человек фактически живёт какое-то время внутри колодца, выкапывая её. Нам очень хотелось сохранить эту конструкцию, чтобы побыть с ней и импровизировать, но каждый вечер её разбирали и убирали, поэтому никакого перформанса вокруг неё не случилось…
Но вот колодец был готов. Каждый день мы заглядывали туда, чтобы проверить уровень воды, заглядывали внутрь, в эту темень, приоткрывая крышку и наблюдая, как туда проникает свет. И чтобы ты ни сказал, стоя над колодцем, ты говоришь будто бы туда, внутрь него. Говоришь во вне: идите посмотрите, какой звук! А получается, приглашаешь наружу тех, кто как будто бы внутри колодца…
Еще вокруг колодца приходилось утрамбовывать песок — и он будто бы исчезает. Куда он девается? Будто бы его кто-то забирает. Это и есть бесконечность? Казалось бы, столько уже высыпано в неё песка… Но она остается собой…
Похоже на современное искусство? Творишь в бездну, и всего мало, чтобы констатировать результат, и может ли он быть? Но он все же есть — вода-то набегает…
Колодец дарит совершенно новые осмысления — вернёмся к звуку. Как-то я ударил лопатой по бетонному кольцу, и внутри колодца возник потрясающий звук, и вибрация разлилась повсюду рядом. Даже мурашки по телу пошли, какое это производит впечатление. Это похоже, действительно, на магию — звучание другое, чем мы привыкли слышать вокруг…
Довольно часто дачное пространство ассоциируется с абсолютным музыкальным хаосом: его философия и политика не предполагают уважения личного пространства, хотя предполагают массу границ (высокий забор — лишь очевидная из них). В связи с этим музыка звучит громко, и популярный способ её заглушить — сделать свою ещё громче. Как с вашим опытом уникальных аккомпанементов — как классических, так и современных, — и с вашей чуткостью, такой, которая дарит вдохновение от эха в колодце, — вам удалось найти свой дачный аккомпанемент?
Дачные звуки изменили меня. До начала проекта, как и все дачники, я приезжал и включал музыку. Сейчас — это даже моя мама заметила — я вообще не включаю музыку. Я наслаждаюсь теми звуками, которые случаются вокруг. И они будто бы подключают нас к дачной реальности. Мелодии дачи — природные или исходящие от людей — вдохновляют нас двигаться и танцевать в этом пространстве.
Но на своем участке я продолжаю наслаждаться отсутствием «внешних» звуков. Созрели ягоды, и стаи птиц прилетают попробовать их съесть. Их щебет при приземлении, их общение создают особенную атмосферу и настроение — эти звуки, особенно по сравнению с саундтреком и самим процессом разноса глины — дают ощущения общности, будто ты один из них, и тоже можешь летать. Возникает лёгкое движение. И вдохновение. Как скрип калитки на моём заборе — манящий, словно качели из детства.
За счет чего вы поддерживали связь с художниками из Варьякки в этот столь сложный — первый для проекта «Дача — это тело» год, когда приоритетом был сам процесс исследования, а не создание продукта (и когда даже Интернет-связь между двумя пространствами не была безупречной) — и чего бы вам хотелось от этой связи в будущем?
В начале проекта я боялся за то, как нам удастся всё связать воедино, как построить мосты. Сейчас мне просто хорошо оттого, что я знаю, что мы делаем дело вместе, что где-то в Финляндии люди тоже работают на участке, и наша работа — про одно и то же. Очень поддерживает то, что люди что-то подобное делают в другом месте.
Было также приятно осознавать, насколько быстро финская команда реагировала на наши мысли. Несмотря на эту радость, нас несколько расстраивало, что мы не могли быстрым действием ответить на это. У меня складывалось впечатление: мы предлагаем — вы создаете. Хотелось бы в следующем году это изменить: вы предлагаете, а мы пытаемся создать.
Идея с грядками прекрасна: у нас есть общая забота о растениях, которые мы посадили из-за внимания и заботы друг к другу. Это ощущение наполнило нашу выставку: мы хотим показать полив — иными словами, ежедневность процесса осознанной связи.
Белые ночи тоже связывали нас. Я очень люблю белые ночи, для меня это праздник: постоянный свет как будто бы греет. В то же время мы все трое недавно ехали на машине из Калинушки в Архангельск, и я воскликнул: «Смотрите, фонарики загорелись!» Это тоже был праздник. Свет — разный — привносит праздник.
Как-то раз я забыл на даче ключи от дома. И мне пришлось вернуться туда поздно вечером. Это была потрясающая атмосфера — я увидел показавшееся, наконец, звёздное небо. В тишине. Без городского пространства. Трава уже дала росу, будто бы наступило утро. Я понял, что и белые ночи, и эта сумеречность — всё одинаково прекрасно…
Сначала я не понимал, почему Елена так хочет снимать в определённое время суток: солнце есть, казалось мне, и давайте снимать, ведь оно так заряжает энергией. Но потом я заметил особенные тени, особенные отсветы на деревьях, домах, траве — и всё это ты проживаешь интенсивнее, чем если бы ты был в городе и в танцевальном зале. На даче порой случается больше жизни, чем где-либо…
Дмитрий Мельников и Сусанна Воюшина. Фото: Елена Гуткина
У вас большой опыт преподавания танца. Ощущали ли вы параллель между выращиванием цветов / плодов и преподаванием детям? В обоих случаях не знаешь, что прорастёт, ждешь, волнуешься, отдаёшь, как песок в бездонную нишу возле колодца, надеясь и не надеясь одновременно?
Я точно знаю, что в этом проекте я тоже учусь. Мне нравится ощущать себя не только педагогом, но и учеником в процессе становления. Проект получается во многом про образование и личное развитие. Мы позиционируем себя как людей, заинтересованных в развитии сообщества, — но мы много развиваемся сами.
Я не подмечал абсолютных параллелей между своей педагогической работой и нашим проектом, но они сосуществуют гармонично. Всю первую часть проекта я всё ещё вел занятия с детьми, и во мне пересекались энергии учителя и ученика. Все это скрещивалось на классах, а потом ещё мой ученик поступал на класс хореографии в университете, и я делился с ним впечатлениями от нашего проекта.
Напрашивающаяся параллель — ожидание. Мне нравится растить детей и делать их легкими, добрыми и воздушными. В Калинушке я пока старался менять то, что было ветхим…
Чего же вы ждёте?
У меня два ожидания: я в этом году ещё, как мне кажется, супер-классно не потанцевал, чтобы дух захватывало. Второе ожидание: будет ещё стройка на даче — я хочу построить сарай. Мой друг предложил все сделать самим — как раз рядом с колодцем. Эта конструкция, наверное, станет местом, где мы тоже сможем танцевать…
Проект “Дача — это тело” завершил свое первое лето. Оно прошло в Калинушке, под Архангельском, и в Варьякке в окрестностях Оулу на севере Финляндии. Эти пространства соединяли и исследовали художники Сусанна Воюшина, Дмитрий Мельников, Елена Гуткина, Таня Роман, Джон Коллингсвуд и журналист Лёля Власенко, которая поговорила с ними об открытиях этого сезона. Их было много: проект “Дача — это тело ” предполагает сознательный уход от традиционных форм и мест создания произведений искусства. Свобода, которую дает это осознанное перемещение, превращает прохожего в зрителя, а зрителя — в сотворца.
Мы начинаем серию публикаций с диалога с участником проекта и одним из организаторов выставки — танц-художником, перформером и арт-куратором Сусанной Воюшиной.
Сусанна Воюшина. Фото: личный архив
В рамках проекта “Дача — это тело” вы расширяли галерейное и сценическое пространство, инсталлируя его в дачное. Что было самое сложное на этом пути?
Сложным кажется начало коммуникации с Калинушкой — начало самого разговора с этим сообществом. Я открытый человек и мне легко общаться с новыми людьми, но тут зачастую возникала блокировка. Иногда она была физической — ведь между мной и новым человеком стоял забор. Порой роль забора играл подозрительный взгляд: «Кто это тут ходит?» Пробивание такого забора, — этого полного остраненности взгляда, — чтобы расположить людей к себе, было психологически сложно.
Все, впрочем, в итоге удалось. Мне кажется, из нас троих — Елены Гуткиной, Дмитрия Мельникова и меня — я быстрее всего восстанавливаюсь после неудач, когда нам отказывали в общении. Так было, например, когда мы ходили по участкам и спрашивали обитателей Калинушки об истории номеров на их домах (более пятидесяти номеров ручной работы стали арт-объектами на выставке в галерее Центра социальных инноваций Архангельска). Мне казалось, что моим коллегам и друзьям нужно было больше времени, чтобы примириться с отказом или просто не самым приятным контактом.
Номера домов в Калинушке, превратившиеся в арт-объекты. Фото: Сусанна Воюшина
К тому же я привыкаю к самой даче — у меня никогда ее не было. В начале июля я навестила родителей в деревне — и вот деревню я понимаю (смеется): это хозяйство, и это пространство…
Сусанна Воюшина слушает историю создания номера одного из домов в Калинушке. Фото: Елена Гуткина
Дача — это такое лимбо между деревней и городом, там нет деревенской свободы и городской четкости. А что есть?
Похоже на лимбо. Приезжаешь в выходные на дачу — а вокруг такие разрозненные звуки. Мне очень важна аудиальная среда. Я бы не смогла существовать в дачном мире, где сосед напротив на полную громкость врубает свою музыку, и сделать с этим ты ничего не можешь. Это правило этого места — в итоге громко у всех.
Что помогло настроиться на свой саундтрек, по крайней мере, эмоциональный?
Помогли встречи со старожилами — таких людей в Калинушке оказалось весьма много. Они рассказывают, как на месте Калинушки в 1970-е было болото, и они завозили туда песок его засыпать. Приятно слушать людей, которые создавали это место и дорожат им с тех пор.
Люди поделились номерами своих домов для выставки, открылись нам и рассказали совершенно потрясающие истории их создания. Это — большая ценность. Порой они говорили нам, что номер у них непримечательный и ничего особенного в истории его создания нет, а на самом деле там настоящая драма, охватывающая как минимум половину истории целого рода.
Когда мы приезжали в Калинушку в будние дни, а не выходные, мы часто наслаждались тишиной. Тогда возникал совсем другой саунтдрек: я концентрировалась на звуке работы на участке, например, таком, который сопровождает перетаскивание глины — металлическая лопата разрезает глину и песок. Саундтреком становился и шум деревьев, особенно шелест листьев осинок, которых в Калинушке много, — такая натуральная музыка…
Как дачная реальность влияла на вашу хореографию?
Сильно. Хореография становилась на 100% сайт-специфичной, предметной. Все шло от пространства — будь это забор, строящееся здание, бетонные кольца… Хореография включала в себя ощупывания и прикосновения, которые позволяли понять размер и прочность — и процесс осмысления: что с этим можно сделать. Так рождалось вдохновение — и обрастало танцем.
Сусанна Воюшина во время импровизации возле дачного забора. Кадр из видео Елены Гуткиной
Однажды мы нашли такое интересное место: одна из дачных «линий» заросла травой — машины там не ездят — и напоминала деревенскую улочку. Она еще и на холме. Елена Гуткина хотела снимать нас между двух заборов, посередине. И тут мы с Дмитрием Мельниковым решили все же действовать по-другому — «друг от друга», но как будто бы от предмета, только вместо предметов были мы двое. Это был «чистый» танец, основанный на взаимодействии друг с другом. Он просто был, сам по себе, мы не брали его откуда-то вроде бетонных колец…
Этот потрясающий опыт, впрочем, нисколько не противоречит тому, что взаимодействие с заборами и с местами, которые мы неожиданно находили, остаются одними из самых приятных впечатлений этого лета. Ты чувствуешь свободу от сцены и впитываешь ее, один забор может бесконечно питать твою хореографию. И ты постоянно потом ощущаешь детали, тебя вдохновляющие, будь то дуновение ветра или пара капель дождя, или звук, раздавшийся вдалеке, — все это вплетается в канву танца, и питает взаимодействие с местом.
Когда приходилось прорываться сквозь забор — будь то буквальное препятствие, или граница, созданная невежливым взглядом или словом, — как вы чувствовали себя? Было ли ощущение преодоления границ с помощью искусства, или это осталось утопией?
Преодоление есть. И будет. Это не только про Калинушку, но в целом про восприятие современного искусства в нашем обществе. Архангельск расположен на островах, дельта реки большая. Один из островов, считающийся центральным, недавно стал местом, где художники из Санкт-Петербурга и Архангельска вместе устраивали выставку в заброшенном коровнике. Кончилось все тем, что местные жители устроили драку, и художники убегали. Эта выставка прогремела на всю Россию: «Драка на выставке современного искусства!» Народ не понял и не принял, и случилась потасовка…
Этому есть антитеза. Одна женщина, к примеру, приехала к нам сама принести номер своего дома. Она увидела рамы со спектакля «Moving Barents: Out of Urgency» (”Срочно: Движение в Баренц-регионе”), которые сейчас находятся на даче Дмитрия Мельникова, и воскликнула: «О, это вы танцевали в Доме молодежи! Я помню! Там еще девушка кричала и ела волосы» (смеется).
Дмитрий Мельников и Сусанна Воюшина во время перформанса “Moving Barents: Out of Urgency”. Фото: личный архив Сусанны Воюшиной
На каждый забор есть своя калитка.
Кажется, так. И некоторые говорили: «Cпасибо, что вы хоть что-то делаете, что ощущается некое движение в Калинушке». Кто-то, напротив, спрашивал: «Вам делать нечего? Пойдите мужика себе найдите. И работу нормальную». Выглядит это, как весы в равновесии: думаю, половина людей, с которыми мы общались, были рады, а половина — нет. Именно поэтому я не могу чувствовать выставку полностью как продукт нашего сотрудничества с местным населением. Она немного колониальная с нашей стороны: мы придумали идею, рассказали о ней, забрали номера домов и делаем выставку современного искусства. Но вдруг люди придут и скажут: «Господи, зачем?»
Сусанна Воюшина. Фото: Елена Гуткина
Люди отдали нам свои номера не потому что знают нас как художников, доверяют нам и понимают, что получится что-то интересное. Они, скорее, отдали их в неизвестность: что-то там сделают, ну и ладно, посмотрим…
Неизвестность, с другой стороны, спутник свободы в процессе создания предмета современного искусства, когда не ориентируешься на заранее придуманный результат.Нет плана, который убил бы исследование и поиск.
Да, но хочется, чтобы людям, которые внесли свой вклад в выставку, она все же понравилась. Это позволит нам оставаться лояльными друг другу на следующие два года проекта. Ты понимаешь, что может быть дыра между тем, как они могут представлять себе выставку, (более традиционно, например) и тем, что будет на самом деле. И если эта разница их разочарует, нам будет сложнее взаимодействовать в следующем году.
Проект «Дача — это тело» летний, он длится три лета начиная с этого года. Естественно, что на него влияют летние северные факторы — что в Калинушке и Архангельске, что в финских Варьякке и Оулу. Нет, к примеру, в проекте темноты. Нет Луны. Постоянно светлое время суток. Самой ночи, которая предполагает личное пространство, будто бы и нет. Скучали ли вы по ней, влияло ли ее отсутствие на творческий процесс?
Я обожаю белые ночи. У меня нет проблем ни с бодрствованием, ни с отдыхом летом. Появляется больше энергии, и я с ней справляюсь. По ощущениям, в сутках становится больше часов — и будто бы можно больше успеть. Иногда мы выезжали в Калинушку ближе к полуночи, чтобы «поймать» особенный свет между сумерками и рассветом, грань между которыми в белые ночи такая тонкая.
К концу августа стало ночами темнее. И наш рабочий день ограничился восемью часами вечера. Поздно уже, как сказала нам вдруг одна бабушка в Калинушке. Поздно — и мы начинаем казаться подозрительными. Осторожность включается в людях с наступлением темноты, особенно людях старшего возраста, — это так заметно…
Сад — один из важных элементов проекта «Дача — это тело». На выставке представлена клумба, куда можно посадить семена. Каковы ваши отношения с садоводчеством и его концептуальными элементами — надеждой, ожиданием, риском разочарования — в рамках проекта?
Если говорить о выставке, то думаем мы о редиске. Как подсказывает опыт, это быстро и просто. Надеемся, что получится. А если говорить о наших клумбах и грядках в Калинушке — я рада опыту с кардамоном, кинзой. Никогда раньше не выращивала, но кинза взошла как раз на той грядке, где мы сажали что-то вместе с командой из Финляндии, чтобы обменяться вкусовыми ощущениями (художники в Варьякке посадили в общественном саду свеклу и другие овощи, чтобы сварить русский борщ, художники в Калинушке посадили овощи, чтобы сделать типичный финский овощной салат).
Я уговариваю Дмитрия Мельникова посадить на его участке еще деревья. Меня глубоко поразила особенная черемуха: виргинская. Говорят, ее привезли из Северной Америки, это смесь вишни и черемухи. Она красная — и такая красивая (и вкусная)! На многих участках в Калинушке свисают ее грозди.
В рамках уже упомянутого проекта «Moving Barents: Out of Urgency» вам с Дмитрием Мельниковым одновременно удалось создать перформанс с художниками и артистами танца из разных стран: Норвегии, Финляндии и Швеции. Имея за плечами этот опыт, как удавалось сохранить связь с финской Варьяккой этим летом — ведь это первое лето проекта было ориенировано больше на исследование, чем на создание предметов искусства (не говоря уже о том, что даже Интернет-соединение между нами далеко не всегда было идеальным, чтобы хотя бы поговорить)?
Связь помогали поддерживать, как и в прошлый раз, технологии, а еще социальные медиа — то, что позволяло видеть, что происходит: например, блог и Инстаграм-страница проекта «Дача — это тело». Это очень вдохновляет. Как и то, как быстро происходит все в Варьякке. Например, мы что-то лишь упомянули, а Джон (участник проекта художник Джон Коллингсвуд, работающий в финском Оулу) уже сделал аудиоинсталляцию в саду Варьякки со звуком из Калинушки. Или художник Мирьями Макела «пронумеровывает» деревья с помощью шарфов, вдохновившись нашим сбором номеров в Калинушке. Или Таня Роман (участник проекта артист танца и хореограф, работающая в Оулу), переносящая движения с грядок в студию. Это взаимное вдохновение множит само себя.
Сусанна Воюшина. Фото: личный архив
Мы бы хотели еще быстрее вдохновляться и перенимать опыт Варьякки. У нас разные масштабы и акценты, но все же мы работаем вместе.
Надпись “Варьякка” на судне, перевозящем из пристани Варьякки на одноименный остров
Вряд ли, конечно, могли они думать, что когда-нибудь к ним так кто-нибудь сможет зайти в гости, когда ни домов уже их нет, ни их самих. Рабочие лесопилки в Варьякке, что на юго-западе от Оулу, давно умерли, и их домов уже почти век как нет. А мы рассматриваем картины внутри их жилищ, и болтаем о том, как они метали ядро и кадрили местных красоток.
Остров Варьякка
В Оулу есть такой слоган: Оулу — столица северной Скандинавии. Так, по крайней мере, написано почти на всех автобусах. Театр, библиотека, музеи, выставки, современный цирк, где акробатические трюки посвящены изменению климата, крупный международный арт-фестиваль, который превращает город в одну большую световую художественную инсталляцию — это все пропитано совершенной нежностью и участием людей, которые тут живут, они — это видно, — любят его такой любовью, в которой рождаются и воплощаются новые идеи и новые способы веселиться, думать и чувствовать себя живым, настоящей, получается, любовью. Она и повзолила Оулу выиграть статус культурной столицы Европы-2026. Смысл у этой инициативы такой: все, что вовлекает людей в искусство и инновационное его проявление, получит больше финансирования, больше огласки, больше возможностей развиваться.
Таня Роман во время сессии Цигун на волнорезе Варьякки на фоне Оулу
Именно сюда вернулась после двадцати лет работы в Великобритании хореограф и танцовщица Таня Роман, вместе со своим партнером и мужем художником Джоном Коллингсвудом и двумя детьми. Таня и Джон поселились в Варьякке и увидели в ней множество призраков — призраков вкусной, яркой, пульсирующей прошлой жизни, которая окончилась в 1929 году. Именно тогда закрылась местная лесопилка, разрушены были дома рабочих, а сами они разъехались кто куда. Да и вообще, уезжать из Варьякки стало делом обычным, а вот возвращаться — нет.
Таня и Джон к тому времени долго работали в контексте, который по-английский лаконично называется site-specific и community-based. Как и со многими словами, описывающими современное искусство, в переводе на русский тут возникает лакуна. Речь идет, грубо говоря, о теории малых дел — облагораживании отдельно взятой местности и ее обитателей с помощью искусства. Сцена везде, галерея — тоже, а зрители, соучастники, критики, эксперты — местные жители. «Мне тесно стало на сцене, я хочу танцевать в саду», — улыбается Таня.
Таня Роман и ее яблоня в начале дачного сезона
Такая концентрация на отдельно взятой местности нисколько не означает, что нужно ограничивать себя в сотрудничестве с другими художниками и артистами, даже если они находятся за много километров от Варьякки, в другой ли стране или часовом поясе. Для этого Джон и Таня используют технологии: интерактивные цифровые системы, позволяющие с помощью проекций создавать единое сценическое пространство. Вы видите друг друга на одном экране, хотя вы тут, а они там, и то же испытывают ваши зрители. И где вы физически, неважно, и что есть физическое, если вот оно — есть, пусть кто-то проекция; танцуете-то вы вместе, и вместе импровизируете, вместе высекаете эти особенные, неописуемые искры, которые рождает живое представление.
Тони Алатало, директор компании PlaySign, которая специализируется на создании игр и дополненной реальности; Джон и Таня во время тестирования приложения “Варьякка” в одноименном общественном саду
Вместе с местными инженерами и дизайнерами Таня и Джон сделали приложение дополненной реальности. Открываете его — и видите разрушенный сто лет назад дом рабочего лесопилки. От домов остался фундамент, по нему в основном и восстановлено все остальное. В настоящем фундаменте Таня и Джон устроили общественный сад. Каждый может арендовать клумбу и засеять ее цветами.
С Калинушкой Варьякка связывается своими древесными щупальцами, хореографией, которая общая для обоих пространств, звуками, вкусами, а еще инсталляциями.
Художник Мирьями Макела приехала в Варьякку три года назад, по любви, оставив жизнь в одном из самых насыщенных ей городов Финляндии, Тампере.
Таня Роман и Мирьями Макела на пляже Варьякки
Мирьями по переезде осталась наедине с лесом и своей привязанностью к городской эстетике. “Я собирала палочки и выкладывала их вокруг деревьев, очень помогало,” — говорит она, пока мы гуляем по Арт-тропе Варьякки. Она создала эту тропу, перенеся городскую эстетику в лес, переведя ее на лесной язык: деревья увешаны шарфами и поделками, среди корней кроются крошечные города эльфов и сделанных из шишек овец, они пасутся рядом с микроскопической, почти скрытой во мхе, пожарной башней, среди грибов, настоящих, вязаных, сделанных из яичной скорлупы… “К полету готов,” — гласит вышитая ей надпись на дереве, я спрашиваю, как такое могло прийти в голову, а она улыбается снисходительно: “Ну, это обычная для меня идея”.
Мирьями очень понравился вертикальный элемент в нашем с Калинушкой соединении: в Калинушке, как водится, полным полно столбов с объявлениями, а еще дома там пронумерованы такими номерами, которые и произведение искусства, и памятник идентичности. В общем, Мирьями сделала аллюзию к этим номерам, раздробив куски ткани и обняв ими деревья, как она любит.
“Пронумерованные” деревья в Варьякке
Заветный центр Варьякки пролегает через тропу Мирьями, а ведет он к острову, на котором сохранились столетней давности здания. Там и утюги, и ниши в стенах, и ключи, и кресла-качалки древние и вдохновляющие, — Таня и Джон ежегодно устраивают тут арт-лабораторию: любой, кто занимается искусством, может бесплатно приехать и устроить выставку, инсталляцию или что угодно, с искусством связанное.
Загадочные предметы на кухне столетнего здания на острове Варьякки
Телевизор был забыт в столетнем офисном здании Варьякки много десятилетий назад, его привезли сюда смотреть футбол. С годами он превратился в арт-объект.
В этом году на остров Варьякки Таня и Джон вернулись после пораженного Корона-вирусом лета. И в старинном здании они обнаружили грязь и битые окна. “Не забывать, быть активным где-либо, особенно с помощью искусства, — значит, обезопасить от вандализма,” — говорит Таня. Не забывать — это уже любовь, шелестит Варьякка, скомканная, использованная, красивая, все еще живая.
Laita jotain kesäistä, kukkaista ja tuulessa hulmuavaa päälle ja tule toteuttamaan yhteisöllinen tanssivideoteos kanssamme Warjakka Puutarhalla to 22.7. klo 10-12. Kuvaamme rauhallista Qigong -tyyppistä liikettä todennäköisesti myös Varjakan venesataman aallonmurtajalla. Olisi kiva, jos tulisit. Eri-ikäisiä ja kokoisia osallistujia kaipailemme mukaan. Et tarvitse aikaisempaa kokemusta. Eikä sinun tarvitse ilmoittautua etukäteen. Nähdään!
Keho on Dacha 